Еще одна статья 30-летней давности. О Фаине Раевской, символе остроумия и афористичности советского периода. Статья написана в цветистом стиле, так характерном для передовиц и предисловий к собраниям сочинений. Но с другой стороны - фактически ничего лишнего, документированость репертуара. Чтобы мне хотелось посмотреть сейчас? Вассу Железнову в исполнении Раневской. Автор пишет "Актриса смеялась над Вассой и... жалела ее, жалела, что такая яркая индивидуальность постепенно превращалась под игом капитала в покорную его рабу, что гасли человеческие желания и на их месте появлялись инстинкты звериные".
Смешно выражение "иго капитала". Но, если его заменить на "власть денег", то уже и не так весело...
полный текст статьи - Фаина Раневская далее
ФАИНА РАНЕВСКАЯ
Бывают актерские имена, само звучание которых уже доставляет человеку радость. Назовешь такое имя — и настроение делается хорошим, хочется улыбнуться, вспомнить что-то доброе. К таким именам принадлежит имя Фаины Григорьевны Раневской, актрисы поистине народной. Здесь звание народной артистки Советского Союза и сущность — необыкновенная популярность — совпали полностью. Раневскую знают не одни театралы, не одни старинные московские зрители. Ее знает улица; ее знают люди, взрослые, дети; она принадлежит не себе, не театру, где играет. Искусство Раневской — достояние целой страны. Так и должно быть, если художник живет не в вымышленном мире личных своих пристрастий, но среди забот и планов людей. О том, как вчера играла Раневская, рассказывают друг другу незнакомые люди в метро и троллейбусах. Так случается еще, лишь когда всех знакомит спорт, большой футбол, большой хоккей. Право же, искусство и спорт — огромные силы, единящие массы. Нет, нет, мы не сравниваем Фаину Раневскую с Львом Яшиным — разные задачи стоят перед этими мастерами,— но в чем-то мы и сравниваем их — в популярности, во всенародной известности.
Актриса Раневская владеет двумя высшими тайнами актерского мастерства. Она заставляет вас плакать, она заставляет вас смеяться. Она умеет быть трогательной и страстной, нежной и зловещей, отвратительной и прекраснойТрудно назвать манеру ее исполнения, вероятно, наиболее точным будет здесь слово «гротеск», тот самый гротеск, которым в совершенстве владел Вахтангов в своих актерских созданиях, которыми поражали Москвин и Тарханов, которым завоевал сердца зрителей Ильинский, тайнами которого обладают Мартинсон и Гарин, Гриценко и Райкин. Сочетание трагического и комического, как оно бывает в жизни, резкое преувеличение добра и зла, умение сдвигать естественные пропорции быта, чтобы сделать яснее его внутренний смысл,— вот как понимает актриса гротеск, по существу, ни на шаг не отступая от реализма.Среди ролей Раневской почти нет ролей похожих, но все они отмечены единым знаком — актриса ненавидит мещанство и стяжательство, она любит людей честных, почему-либо несчастных, исковерканных жизнью. Над одними она во весь голос хохочет, над другими всегда готова пролить слезу.
Две роли стоят как бы на крайних полюсах творчества Раневской: спекулянтка в «Шторме», возобновленном в начале 50-х годов в Театре имени Моссовета, и старая, оставленная детьми мать в пьесе «А дальше тишина» (Театр имени Моссовета). Спектакль «Шторм» в постановке пятидесятых годов не имел того громкого успеха, какой имеет сейчас новый «Шторм» в этом же театре, заново осуществленный Завадским. Не запомнились тогда главные роли, не остались в памяти их исполнители. Запомнилась Раневская в эпизодической роли спекулянтки, приходящей к председателю укома выплакивать себе какие-то новые льготы. Роль эта, побочная, ничего не решающая, в исполнении Раневской как-то приподняла весь спектакль, мелькнула искра, стало ясно, зачем люди ходят в театр. Вот она, закутанная в десятки грязных одежонок, одна страшнее другой, в огромных валяных сапогах, в намотанных до бровей платках,— грозное олицетворение сытой нищеты, насосавшегося крови паука. Рваные тряпки лишь прикрывают обывательское благополучие, но наряди спекулянтку Раневской хоть в золото, так же будет нагло и жалко торчать мурло мещанина. На красные, распухшие руки были натянуты старые «аристократические» длинные ажурные перчатки без пальцев, создававшие вместе с валенками фантасмагорическую картину полной путаницы всех понятий, всех климатов и веков. Мещане все еще цепляются за вещи, за быт, за внешность, жалко расстаться даже с самой глупой мелочью. И еще об одном говорили длинные перчатки на толстой торговке — она из «бывших». А что, в самом деле, может быть, и действительно, это какая-нибудь княгиня пустилась во все тяжкие, забыв об аристократической родословной, помня лишь об «аристократической» жадности. Огромная, нелепая фигура спекулянтки становилась здесь не случайной, ее не смоют так просто шумные волны «Шторма». Она, спекулянтка Раневской, стоит крепко, она надвигается на председателя укома, грозит, и постепенно эпизод вырастает в обобщение. А не это ли одна из гримас страшного лика царской России — лика мещанского, охотнорядческого?...
И вот снова на сцене Раневская. Идет нехитрая буржуазная мелодрама «А дальше тишина», дающая, однако, представление о нравственных джунглях современного капиталистического мира. Раневская играет мать большого семейства, некогда богатую, а потому почитаемую, а теперь разорившуюся и потому отправленную в богадельню. В зале плачут, плачут, не стесняясь, когда героиня Раневской в черном платье, в глубоком трау- ре по своей судьбе и надеждам уходит от живых взрослых детей в одиночество, в жалкую жизнь забытых людьми и богом бедняков, отверженных в мире наживы. Те, кто видел этот спектакль, больше не забудут глаз Раневской, печальных глаз, бесконечно удивленных: неужели это ей довелось произвести на свет убийц отца и матери, убийц всего доброго и святого? Но постепенно и удивление гаснет в ее глазах — такова жизнь; не одни ее дети такие, быть может, и действительно главное — деньги. Вы потом выйдете на сверкающую площадь Маяковского, увидите куда-то торопящихся людей, снова с огромным душевным облегчением поймете, что деньги не главное, и внутренне скажете «спасибо» актрисе: она всколыхнула вашу душу, заставила задуматься о нормах жизни, заставила заново ощутить ставшее привычным, как воздух, счастье жить в стране, где цена человека — это вовсе не цена его капитала.
В истории театра хранится память о том, как Раневская играла «Вассу Железнову» в горьковской пьесе (театр Красной Армии). Мы потому говорим об этой старой роли актрисы, что именно в ней возник тот сплав, который и называется гротеском, когда комедийное окрашено трагедией, когда сатира смягчена печалью. Горьковский образ получил у Раневской своеобразное, самобытное решение. Васса Раневской не была сильным человеком, как ее играют обычно, не была исполинским Булы- човым, заблудившимся в жизни, пытающимся найти верную дорогу. Васса Раневской уже растеряла свои силы, не может оставаться крепким человеком, обремененная столькими преступлениями и преступными мыслями. Актриса смеялась над Вассой и... жалела ее, жалела, что такая яркая индивидуальность постепенно превращалась под игом капитала в покорную его рабу, что гасли человеческие желания и на их месте появлялись инстинкты звериные. И естествен интерес актрисы к Достоевскому, писателю, очень чувствующему этот «внутренний шов» на сердце, шов между комическим и трагическим, между ощущением себя личностью и ощущением тебя ничтожеством. Раневская, играя в инсценировках Достоевского — в «Дядюшкином сне», в «Игроке»,— стремилась передать именно это его неповторимое — грозный смех над человеком, потерявшим человеческое, горькую слезу над человеком, потерявшим человеческое.
Раневская и кинематограф — огромная и прекрасная страница нашего искусства.
С той минуты, как в фильме «Подкидыш» она сыграла обывательницу, аки лев рыкающую жену тихого, запуганного мужа, с той минуты, когда актриса произнесла в этой роли коротенькую реплику: «Муля, за мной»,— все зрительские симпатии были отданы Фаине Григорьевне, умеющей так выразительно смеяться над мещанством. «Мечта» — фильм, где сверкает созвездие исключительных талантов, и среди них — Раневская. Она снова играла зло, задушевно, обличая жадность и горюя за человека, потерявшего мечту. ...Недавно на экране телевизора шел концерт, его интересно, с тонким личным отношением вел Юрий Яковлев. Казалось, он отгадывает ваши самые сокровенные желания. Одной из таких отгадок была сцена из фильма, где Раневская играла роль современной гадалки. К ней пришла глупая дамочка, желающая вернуть любовь мужа, ответственного работника. Гадалка — Раневская начинает сеанс. Она и смеется над дурочкой-посетительницей, и гордится собой, мудрой и изобретательной, и презирает жалкую мещаночку, и подсчитывает, сколько перепадет ей от этой гусыни, и священнодействует, и иронизирует. Она умна, эта гадалка, гадание ее точно, она гадает без проигрыша,— там, где глупость, жадность, обывательское невежество, там не врут ее карты, там будет и казенный дом, и слезы, и дальние проводы, и денежный интерес. Когда играет Раневская, кажется, что не было до этого многих дней и месяцев труда, так все легко, естественно. Но вот что хочется рассказать.
Однажды на отдыхе, под Ленинградом, я встретил Фаину Григорьевну. Лето было неуютное, суровое, с моря дул ветер, все старались скорее уйти куда-нибудь с опустевшего пляжа. И вдруг показалась чья-то озабоченная, донельзя сосредоточенная, медленно бредущая фигура. Это была немолодая женщина, в длинном, тогда немодном пальто; было видно, что ничто внешнее ее не занимает. Губы ее двигались, она что-то шептала. Я подошел — незнакомка оказалась Фаиной Раневской. «Что вы делаете здесь, о чем говорите сами с собой?» «Ничего не случилось,— улыбаясь, ответила актриса.— Просто я работаю над ролью. Дрожу одна на ветру и работаю. Сейчас хорошо, никто не отвлекает». «А какая роль, вам играть ее скоро? Завтра, сейчас, когда?» «Нет, мне еще и не играть ее вовсе. Обдумываю, проверяю свои мечты, готовлюсь, быть может, к несбыточному». Такой она часто вспоминается мне — бледной, ушедшей в себя, шепчущей какую-то роль из еще даже не взятой театром пьесы. И когда я вижу на сцене любимицу публики, вечно молодую Раневскую, я думаю о той немолодой, утомленной труженице, которая разучивала роль на холодном пляже, вдалеке от людей.
Смешно выражение "иго капитала". Но, если его заменить на "власть денег", то уже и не так весело...
полный текст статьи - Фаина Раневская далее
ФАИНА РАНЕВСКАЯ
Бывают актерские имена, само звучание которых уже доставляет человеку радость. Назовешь такое имя — и настроение делается хорошим, хочется улыбнуться, вспомнить что-то доброе. К таким именам принадлежит имя Фаины Григорьевны Раневской, актрисы поистине народной. Здесь звание народной артистки Советского Союза и сущность — необыкновенная популярность — совпали полностью. Раневскую знают не одни театралы, не одни старинные московские зрители. Ее знает улица; ее знают люди, взрослые, дети; она принадлежит не себе, не театру, где играет. Искусство Раневской — достояние целой страны. Так и должно быть, если художник живет не в вымышленном мире личных своих пристрастий, но среди забот и планов людей. О том, как вчера играла Раневская, рассказывают друг другу незнакомые люди в метро и троллейбусах. Так случается еще, лишь когда всех знакомит спорт, большой футбол, большой хоккей. Право же, искусство и спорт — огромные силы, единящие массы. Нет, нет, мы не сравниваем Фаину Раневскую с Львом Яшиным — разные задачи стоят перед этими мастерами,— но в чем-то мы и сравниваем их — в популярности, во всенародной известности.
Актриса Раневская владеет двумя высшими тайнами актерского мастерства. Она заставляет вас плакать, она заставляет вас смеяться. Она умеет быть трогательной и страстной, нежной и зловещей, отвратительной и прекраснойТрудно назвать манеру ее исполнения, вероятно, наиболее точным будет здесь слово «гротеск», тот самый гротеск, которым в совершенстве владел Вахтангов в своих актерских созданиях, которыми поражали Москвин и Тарханов, которым завоевал сердца зрителей Ильинский, тайнами которого обладают Мартинсон и Гарин, Гриценко и Райкин. Сочетание трагического и комического, как оно бывает в жизни, резкое преувеличение добра и зла, умение сдвигать естественные пропорции быта, чтобы сделать яснее его внутренний смысл,— вот как понимает актриса гротеск, по существу, ни на шаг не отступая от реализма.Среди ролей Раневской почти нет ролей похожих, но все они отмечены единым знаком — актриса ненавидит мещанство и стяжательство, она любит людей честных, почему-либо несчастных, исковерканных жизнью. Над одними она во весь голос хохочет, над другими всегда готова пролить слезу.
Две роли стоят как бы на крайних полюсах творчества Раневской: спекулянтка в «Шторме», возобновленном в начале 50-х годов в Театре имени Моссовета, и старая, оставленная детьми мать в пьесе «А дальше тишина» (Театр имени Моссовета). Спектакль «Шторм» в постановке пятидесятых годов не имел того громкого успеха, какой имеет сейчас новый «Шторм» в этом же театре, заново осуществленный Завадским. Не запомнились тогда главные роли, не остались в памяти их исполнители. Запомнилась Раневская в эпизодической роли спекулянтки, приходящей к председателю укома выплакивать себе какие-то новые льготы. Роль эта, побочная, ничего не решающая, в исполнении Раневской как-то приподняла весь спектакль, мелькнула искра, стало ясно, зачем люди ходят в театр. Вот она, закутанная в десятки грязных одежонок, одна страшнее другой, в огромных валяных сапогах, в намотанных до бровей платках,— грозное олицетворение сытой нищеты, насосавшегося крови паука. Рваные тряпки лишь прикрывают обывательское благополучие, но наряди спекулянтку Раневской хоть в золото, так же будет нагло и жалко торчать мурло мещанина. На красные, распухшие руки были натянуты старые «аристократические» длинные ажурные перчатки без пальцев, создававшие вместе с валенками фантасмагорическую картину полной путаницы всех понятий, всех климатов и веков. Мещане все еще цепляются за вещи, за быт, за внешность, жалко расстаться даже с самой глупой мелочью. И еще об одном говорили длинные перчатки на толстой торговке — она из «бывших». А что, в самом деле, может быть, и действительно, это какая-нибудь княгиня пустилась во все тяжкие, забыв об аристократической родословной, помня лишь об «аристократической» жадности. Огромная, нелепая фигура спекулянтки становилась здесь не случайной, ее не смоют так просто шумные волны «Шторма». Она, спекулянтка Раневской, стоит крепко, она надвигается на председателя укома, грозит, и постепенно эпизод вырастает в обобщение. А не это ли одна из гримас страшного лика царской России — лика мещанского, охотнорядческого?...
И вот снова на сцене Раневская. Идет нехитрая буржуазная мелодрама «А дальше тишина», дающая, однако, представление о нравственных джунглях современного капиталистического мира. Раневская играет мать большого семейства, некогда богатую, а потому почитаемую, а теперь разорившуюся и потому отправленную в богадельню. В зале плачут, плачут, не стесняясь, когда героиня Раневской в черном платье, в глубоком трау- ре по своей судьбе и надеждам уходит от живых взрослых детей в одиночество, в жалкую жизнь забытых людьми и богом бедняков, отверженных в мире наживы. Те, кто видел этот спектакль, больше не забудут глаз Раневской, печальных глаз, бесконечно удивленных: неужели это ей довелось произвести на свет убийц отца и матери, убийц всего доброго и святого? Но постепенно и удивление гаснет в ее глазах — такова жизнь; не одни ее дети такие, быть может, и действительно главное — деньги. Вы потом выйдете на сверкающую площадь Маяковского, увидите куда-то торопящихся людей, снова с огромным душевным облегчением поймете, что деньги не главное, и внутренне скажете «спасибо» актрисе: она всколыхнула вашу душу, заставила задуматься о нормах жизни, заставила заново ощутить ставшее привычным, как воздух, счастье жить в стране, где цена человека — это вовсе не цена его капитала.
В истории театра хранится память о том, как Раневская играла «Вассу Железнову» в горьковской пьесе (театр Красной Армии). Мы потому говорим об этой старой роли актрисы, что именно в ней возник тот сплав, который и называется гротеском, когда комедийное окрашено трагедией, когда сатира смягчена печалью. Горьковский образ получил у Раневской своеобразное, самобытное решение. Васса Раневской не была сильным человеком, как ее играют обычно, не была исполинским Булы- човым, заблудившимся в жизни, пытающимся найти верную дорогу. Васса Раневской уже растеряла свои силы, не может оставаться крепким человеком, обремененная столькими преступлениями и преступными мыслями. Актриса смеялась над Вассой и... жалела ее, жалела, что такая яркая индивидуальность постепенно превращалась под игом капитала в покорную его рабу, что гасли человеческие желания и на их месте появлялись инстинкты звериные. И естествен интерес актрисы к Достоевскому, писателю, очень чувствующему этот «внутренний шов» на сердце, шов между комическим и трагическим, между ощущением себя личностью и ощущением тебя ничтожеством. Раневская, играя в инсценировках Достоевского — в «Дядюшкином сне», в «Игроке»,— стремилась передать именно это его неповторимое — грозный смех над человеком, потерявшим человеческое, горькую слезу над человеком, потерявшим человеческое.
Раневская и кинематограф — огромная и прекрасная страница нашего искусства.
С той минуты, как в фильме «Подкидыш» она сыграла обывательницу, аки лев рыкающую жену тихого, запуганного мужа, с той минуты, когда актриса произнесла в этой роли коротенькую реплику: «Муля, за мной»,— все зрительские симпатии были отданы Фаине Григорьевне, умеющей так выразительно смеяться над мещанством. «Мечта» — фильм, где сверкает созвездие исключительных талантов, и среди них — Раневская. Она снова играла зло, задушевно, обличая жадность и горюя за человека, потерявшего мечту. ...Недавно на экране телевизора шел концерт, его интересно, с тонким личным отношением вел Юрий Яковлев. Казалось, он отгадывает ваши самые сокровенные желания. Одной из таких отгадок была сцена из фильма, где Раневская играла роль современной гадалки. К ней пришла глупая дамочка, желающая вернуть любовь мужа, ответственного работника. Гадалка — Раневская начинает сеанс. Она и смеется над дурочкой-посетительницей, и гордится собой, мудрой и изобретательной, и презирает жалкую мещаночку, и подсчитывает, сколько перепадет ей от этой гусыни, и священнодействует, и иронизирует. Она умна, эта гадалка, гадание ее точно, она гадает без проигрыша,— там, где глупость, жадность, обывательское невежество, там не врут ее карты, там будет и казенный дом, и слезы, и дальние проводы, и денежный интерес. Когда играет Раневская, кажется, что не было до этого многих дней и месяцев труда, так все легко, естественно. Но вот что хочется рассказать.
Однажды на отдыхе, под Ленинградом, я встретил Фаину Григорьевну. Лето было неуютное, суровое, с моря дул ветер, все старались скорее уйти куда-нибудь с опустевшего пляжа. И вдруг показалась чья-то озабоченная, донельзя сосредоточенная, медленно бредущая фигура. Это была немолодая женщина, в длинном, тогда немодном пальто; было видно, что ничто внешнее ее не занимает. Губы ее двигались, она что-то шептала. Я подошел — незнакомка оказалась Фаиной Раневской. «Что вы делаете здесь, о чем говорите сами с собой?» «Ничего не случилось,— улыбаясь, ответила актриса.— Просто я работаю над ролью. Дрожу одна на ветру и работаю. Сейчас хорошо, никто не отвлекает». «А какая роль, вам играть ее скоро? Завтра, сейчас, когда?» «Нет, мне еще и не играть ее вовсе. Обдумываю, проверяю свои мечты, готовлюсь, быть может, к несбыточному». Такой она часто вспоминается мне — бледной, ушедшей в себя, шепчущей какую-то роль из еще даже не взятой театром пьесы. И когда я вижу на сцене любимицу публики, вечно молодую Раневскую, я думаю о той немолодой, утомленной труженице, которая разучивала роль на холодном пляже, вдалеке от людей.
Комментариев нет:
Отправить комментарий